Иосиф Бродский

«Полторы комнаты»

9. «Прибереги свои слёзы на более серьёзный случай», — говорила она мне, когда я был маленький. И боюсь, что я преуспел в этом больше, чем она того мне желала.

10. Что за тихие драмы открываются взору, когда кто-то с кем-то внезапно перестал разговаривать! Какая это школа мимики! Какую бездну чувств может выражать застывший, обиженный позвоночник или ледяной профиль!

11. Память хранит именно частное, а не всеобщее; то, что, если угодно, попадает в луч прожектора, а не всю картину.

12. Мужчины того поколения всегда выбирали или — или. Своим детям, гораздо более преуспевшим в сделках с собственной совестью (временами на выгодных условиях), эти люди часто казались простаками.

13. Довольно молодые, к тому же рождённые свободными, вряд ли они понимали, что страна, где они родились, — это государство, которое само решает, какая вам положена семья и положена ли вообще. Когда они поняли это, было уже слишком поздно для всего, кроме надежды. Что они и делали, пока не умерли: они надеялись. Люди, настроенные по-семейному, они не могли иначе: надеялись, старались, строили планы.

14. Более всего память похожа на библиотеку в алфавитном беспорядке и без чьих-либо собраний сочинений.

15. Понимаю, что не следует отождествлять государство с языком, но двое стариков, скитаясь по многочисленным государственным канцеляриям и министерствам в надежде добиться разрешения выбраться за границу, чтобы перед смертью повидать своего единственного сына, неизменно именно по-русски слышали в ответ двенадцать лет кряду, что государство считает такую поездку «нецелесообразной». Повторение этой формулы по меньшей мере обнаруживает некоторую фамильярность обращения государства с русским языком.

16. Вероятно, мне хочется хранить привычки нашей семьи теперь, когда я — это всё, что от неё осталось.


См. также: Набережная неисцелимых • Надежда Мандельштам (1899 — 1980). Некролог • О тирании